Первая выпивка.Но неизвестность быстро рассеялась, когда нас уже минут через пять, вводили в дверь генеральского дома. Так называлась часть офицерского дома в форме буквы Г, где малая часть основания, смотрящая на Красный проспект, главная улица Новосибирска, с одним подъездом, была для комсостава СИБВО. В квартире играла музыка, взрослые уже были слегка подшофе, а детей рассаживали вокруг огромного овального коричневатого стола. Эх, сколько за мою жизнь хозяев этой квартиры менялось, мебель, особенно стол и через десятки лет оставался главой этой квартиры. Яства поразили меня своим обилием и вкуснатой, я такого не то чтобы не ел, но я даже названий не знал. Но всё же выработанная привычка сдерживания себя, дала повод обратить на себя внимания взрослых. Они почему-то все стояли за спинами сидевших детей, словно официанты и невидимо как бы "дирижировали" застольем. Открывали бутылки с лимонадом, тасовали еду, а то приносили новые вкусности. Я краем глаза заметил, что отец Люды, красавец генерал, показал глазами своей жене на меня, я же сидел как на иголках, еле сдерживая себя, мне так хотелось всё это попробовать и это наверно очень вкусно. Одноклассники ускоренно жевали, не подымая голов от тарелок, сметали всё что приносили, стучали ложки и булькали наполняемые стаканы, кто-то даже начал икать, все хихикнули и вновь принялись чавкать. Только я сидел и наблюдал за всеми, надкушенное пирожное, сохло у меня на тарелке. Я вздрогнул, когда неожиданно мама Люды, наклонившись почти к уху сказала:-"Тебе что не нравится?"- "Нет, что Вы, "- я подыскивал слова, чтобы как-то вылезти из неловкого положения и ляпнул:-"Понимаете, я сладкое не очень люблю, поэтому редко его ем". Я прямо посмотрел ей в глаза и она поверила, но все же сказала:-"Тогда может пойдём со мной и я тебя покормлю, наверно дома ты не успел?"-"Что Вы"-ответил я:-"Мама уже ждала меня с ужином и я успел поесть"-и опять посмотрел ей в глаза. Это была миловидная, ещё довольно-таки молодая женщина, лет 30, с темно каштановыми слегка вьющимися волосами с укороченной стрижкой и какими-то беспокойными, печальными глазами, хотя желающими принять весело-лукавый взгляд. Не знаю почему, но я проникся к ней каким-то доверием и встав из за стола, пошёл с ней в другую комнату. Там сидела стройная учительского вида седенькая старушка и что-то перебирала в кожаном, довольно-таки большом ридикю́ле. Чеховское пенсе со шнурком ещё больше её ассоциировало к принадлежащему классу и она это подтвердила, представившись Марьей Петровной. На столе были разные закуски и вина, водка и коньяк, красовалась икра разных цветов и различные рыбные и мясные деликатесы. У меня засосало под ложечкой, дома я естественно ни чего не успел поесть и почувствовал такой ужасный голод, что по моему у меня закружилась голова. Я побледнел и сел на стул, перед глазами всё поплыло и я кажется на мгновение потерял сознание, но так как старушка была занята ридикюлем, другая что-то ей объясняла, они видно ни чего не заметили. Тогда я, видя что за мной не наблюдают, я налил себе из красивой бутылки, как мне показалось лимонада, на кусок хлебы положил колбасы, какое-то мясо и сыр. Быстро всё это проглотил и запил из красивого хрустального бокала. Но это был не лимонад, правда сладковатая, тяжеловатая или тягучая жидкость. "Какой-то странный лимонад"- произнёс я и тут накатило, вначале в жар коснулся ушей, потом лица и всего тела. Потом ещё помню что что-то ещё хотел сказать, повернувшись с бокалом, увидел как мама Люды в испуге прижала ладони к лицу и старческий хохот с бывшей училки.

Утром проснулся я дома, сильно хотелось пить, я встал и взяв кружку, вышел к коридор, где у каждой двери стояло ведро с водой. Наверно я выпил два или три стакана, пока появилась баба Лиза. Её глаза ласково улыбались вместе со всем лицом, оно взъерошила мне волосы и потрепав по щеке спросила:-"Ну как пьяница тебе ликер?Это надо же так опростоволосится, пригласили в гости как человека, а он там мало того что напился, ещё и петь хотел и даже стихотворение какое-то начал, да уснул. Тут я кое что вспомнил и пошёл красными пятнами стыда, такого позора я ещё ни когда не испытывал. Я готов был сквозь землю провалиться и так насупился, что чуть не заплакал, правда плакать давным - давно отучили. Я тут же хотел сообщить что в школу больше не пойду, буду неучем, но последние мысли у меня застряли где-то внутри. Конечно я не раз видел пьяных и их поведение мне знакомо, но чтобы я песни пел и стихи читать пытался, но я ведь ни одной песни и тем более стиха я не знал. Я что-то захотел спросить у бабушки, но она куда-то ушла. Тогда я решил пойти извиниться за вчерашнее, в принципе мне почему-то было жаль только маму Люды, кстати я даже и её имени не знал, как-то мимо ушей пропустил или .. , ну да, когда я пришёл, она возможно и познакомилась со всеми до меня, а я не удосужился сам представиться. В подъезде генеральского дома, на первом этаже, в комнате были два охранника, меня остановили, спросили к кому я, позвонив пропустили. Я постучал в дверь, открыла мама Люды и как мать быстро меня обняла, затащила в квартиру и прижав к себе, чуть не плача спросила о моём здоровье. И показав на корзинку с крышкой стоящую на столе, сказала:-"Я вчера так переживала за тебя, что даже пришлось вызывать врача. Я думала что твои родители меня будут ругать. Это я во всём виновата. Я вот тут в корзинке собрала тебе кое что, отказ не принимается,"- я скромно промолчал. Но тут вышел хозяин дома и улыбаясь проговорил:-" Клин клином вышибать надо, опохмелиться пришёл?"- "Извиниться!"-промямлил я и повернувшись выскочил из квартиры. Я шёл и проклинал тот день когда я пришёл в эту квартиру, их ликёр или ещё какую-то дрянь, что стояла на столе, свою жадность, о чём мне бабушка Лиза говорила, что жадность и зависть, одни из самых страшных грехов человека. Вот что что, а вот это так въелось в моё сознание, что я пронёс это через всю жизнь и не разу не испытывал эти чувства, за что и с благодарностью вспоминаю бабушку. В 95, в Сухуми, она выпала из окна, когда его мыла, а сразу же начавшейся войне в начале 90тых, погибли и тётя Лида и моя мама. Так как я попасть в Сухуми не мог, то и не знаю что с ними случилось, да и есть ли их могила, куда бы можно было придти и помянуть, да и вообще поговорить. Мама моя убежала от войны в 39, когда фашисты напали на Польшу 1го сентября. И она с отцом, вместе с правительством, там у него был близкий друг, вначале в Румынию, потом в Великобританию эмигрировали. В 45ом она вышла замуж за лейтенант флота Ее Величества, он ходил по линии Ленд-лиз в конвое, охраняя суда. На фото, которое она как-то сохранила, мой отец был абсолютно седым,он умер в 33 в 49ом, такая короткая жизнь, но наверно очень насыщенная ужасами войны и гордостью исполненного долга, что сердце не выдержав остановилось. Война своё не забывает и настигает их даже через годы. Как отец так и мама, стали её жертвами. Я долго сидел на лавочке посреди Красного проспекта, мысли перескакивали с одного фрагмента вчерашнего, на другой и не придя к определённому консенсусу, отправился домой. И что первым бросилось мне в глаза, это корзина с крышкой, стоящая на столе.

Меня разбудил звук открываемой двери, я спросонок уставился на входившую бабу Лизу, приходя в себя, увидел на её лице, глубокую озабоченность чем-то. Но при первых же её словах, я сразу понял, что это о том инциденте с картёжниками. А когда она сказала что одного убили, я решил не говорить ей,что я был свидетелем этого происшествия,так как был приучен держать язык за зубами. Да и что шлялся по вагонам, бабе Лизе наверно не понравилось бы, она же меня предупреждала чтобы я не болтался, а сидел в купе. Вскоре опять ушла работать, а я вновь уснул и проспал до утра, поезд уже стоял, народ почти вышел, зато пришла мама с тётей Лидой и два солдата. Солдаты собрали все наши деревенские подарки и ушли, а мама обнимая меня и целуя, прижимала меня к себе и всё повторяла:-" Лида, ты посмотри как он возмужал!" Тётя же разговаривала со своей матерью и только односложно отвечала:-" Да, очень хорошо, молодец" Наконец и мы пошли через перрон к вокзалу, вокзал встретил нас прохладой мраморных полов и приглушённым гомоном народа, громкими объявлениями и специфическим запахом вокзалов, которые мне в будущем пришлось много раз посетить. Поднявшись на второй этаж и пройдя сквозь вокзал, мы вышли на привокзальную площадь, там ждал нас "Виллис ", мы уселись и с ветерком доехали до дома, благо ехать было минут десять, пятнадцать. Оказывается вещи наши уже были сложенны у двери комнаты где мы жили. Наше жильё надо описать отдельно, это полуподвальное помещение, с двумя входами вниз ведущих13 ступенек, далее длинный коридор, оканчивался влево туалетом, а ещё левее кухня на 9 комнат. Наша комната была направо от туалета первая, но потом мы жили почти во всех комнатах за время чуть ли не 15ти летнего там проживания. В комнате в 16 кв.м. мы жили вчетвером и кошка. Меня начали готовить к школе, купили форму с ремнём и фуражку с лакированным козырьком, портфель и тетрадки с учебниками. Скоро я с мамой и тётей пошёл в школу № 50, учительница Елена Семёновна встретила нас со спокойным превосходством, меня почему-то посадили на первую парту и рядом девочку. А у девочки был папа генерал СИБВО, а её звали Людмилой Коломейцевой, это она сразу представилась так, "Юра"- ответил я и она как бы для меня стала безразлична. Был первый звонок, цветами завалили весь учительский стол, речь директора на линейке во дворе, а на заборе повисла местная шпана, рожи, одна страшней или глупей другой. Они лузгали семечки и отпускали сальные реплики. Но вдруг появилась рота автоматчиков, и блатота мигом исчезла, видно генерал подсуетился ради дочери, да и Штаб СИБВО находился в трёх минутах ходьбы. Но самое главное, что генерал, через свою дочь, пригласил весь класс к себе домой отметить этот день. Я потихоньку решил увильнуть от этого приглашения и взяв портфель ушёл незаметно домой. Но не успев переодеться, как в дверь постучали, бабушка открыла, а там стоял солдат. Я то ли увидел, то ли почувствовал, как моя мама побледнела и напряглась как струна, у меня тоже что-то внутри потяжелело, а солдат спросил:-"Родионов Юра здесь живёт?- "Да,"- нестройным хором ответили взрослые. "Приказано доставить, можно одного взрослого сопровождающего"- мама села на стул, а тётя Лида сказала:-"Ты Валентина сиди дома, а я разберусь, у меня там много знакомых". Я оделся и мы с тётей Лидой вышли в коридор, а там вместе с солдатом отправились в неизвестность.

Колёса монотонно стучали, воздух в плацкарте был спёртым, не смотря на открытые окна. В который вместе с тугими порывами воздуха, врывались запахи убранных полей, лесов, иногда запахи какого-то то -ли мазута, то-ли нефти, когда пролетали за окном населённый пункты. Везде русские люди жили, трудились, рожали детей и опять трудились, жизнь это борьба за выживание.  Русская доверчивость, иногда играет и злые шутки. Потому как менталитет русского, даже в плохом, заставляет его искать хорошее. У русского как душа святого, что на образах ваяют великие. Правда многие в нашей суровой действительности, не свойственной русскому человеку, пытаются вытравить эти положительные качества и кое кому это удаётся. Но жизнь сама наказывает таких, они мучаются, как люди присвоившие чужую жизнь и умирают с проклятьями на себя, каются перед смертью, что столько горя сделали неповинным. А иные хоть к старости, но возвращаются к своим изначальным истокам  и стараются молитвой и добрыми делами, хоть что-то дать людям от своей  истосковавшийся, израненной, самоистязанием душе. А Творец он всё видит и хорошему даёт хорошее. Часто этого многие не замечают и проходим мимо, а оно рядом, нужно быть только чуточку по внимательней. Потому как хороших людей вокруг много, они такие же как ты и они тебе помогут, многие даже в ущерб себе.Иностранцы ассоциируют русского с медведем, не буди в русском медведя и это от части правда.Ибо из доброго увальня,весёлого и умного , подарившему миру массу гениев и сейчас  творимых и созидающих на разных площадках мира. Во время нападения на него , просыпается зверь , который защищая своё потомство, не взирая на смерть, идёт убивать. Эта настоящая военная машина смерти и успокоить её нужно время. Так было и после Первой Мировой, солдатики не разбежались по домам , потому что душа требовала  "продолжения марлезонского балета", а Ленин был не только одним из умов мира ,но и психологом и умелой рукой направил этот душевный огонь народа на Гражданскую войну, Сталин же эту энергию поставил на подготовку к новой войне, за 10лет создали то, на что требовалось 150 лет, а война не заставила долго ждать. Вот почему после всех воин , так сильно увеличивается криминогенная ситуация. Поствоенный синдром нельзя тумблером переключить на мирные рельсы, он навсегда и одни заливают его водкой, а некоторые в криминале. Я скучая бродил по вагонам, хотя получил от бабушки Лизы строгий наказ:-"Юра, не шляйся по вагонам ни в коем случае, ни на роком какие-нибудь хулиганы обидят",-я конечно пообещал, но сам как-то не заметил, как оказался в чужом вагоне. Я пошёл назад и опять чужой, я вернулся назад и пошёл в другой, но и он тоже был не наш. Сердце у меня похолодело, я сел на  краешек свободного места и стал соображать. Так паровоз в той стороне, значить нужно спросить № вагона и пойти в свой. Где-то в середине вагона играла гармошка и чей-то весёлый голос пел частушки, не совсем пристойные, а группа людей смеялись. Возможно что-то отмечали, или просто коротали дорогу. Но за перегородкой, где буквально минуту назад тихо играли в карты, блатного вида мужики, в кепках, в брюках заправленных в сапоги, в расстёгнутых рубахах, из под которых видны были наколки. Вдруг раздался крик:-"  Вы что в натуре,меня тут за фраера мелкого держите? Этот туз ужу давно вышел в расход. Или их пять?"Раздался шум борьбы, странный вздох и тут же стих, я уставился в окно, делая вид, что ни чего не слышал и ни чего не видел. Но в окне почти что как в зеркале было всё видно, пятеро вышли, доставая папиросы, нервно ухмыляясь, стучали ими по коробке и накинув пиджаки, спокойно вышли из вагона. Но один остался сидеть у окна, с надвинутой на глаза кепкой. Я сразу всё понял и не такое приходилось видеть, сделал независимый вид и направился в противоположную сторону, прошёл сквозь веселящуюся молодёжь и вышел в тамбур. Там стояли двое и курили, я спросил № вагона и понял, что иду правильно как и рассчитал. Найдя свой вагон, я зашёл в купе проводников, усевшись на покрытое матрасом сиденье, обнаружил под салфеткой бутерброды и стакан с насыпанным чаем и сахаром. За дверью, из титана, его нужно было топить углём, который лежал за специальной дверкой со стороны тамбура. Я налил кипятка и умял в месте с бутербродами, нервное напряжение спало, тело  расслабились и я растянувшись на матрасе, крепко заснул.

Осень окончательно стремилось у лета отобрать теплые ясные деньки, хоть дожди ещё не начались, а так иногда, под названием грибные, но ночью уже было довольно прохладно. Зато вся деревня пропадала в лесу, только ленивые и немощные не ходили. Да и год выдался хлебный, урожай был везде отличным и в колхозе, и дома, и в лесу. Деревенские запасались на зиму Божьими дарами, но на заметно повеселевших, но слегка утомлённых лицах деревенских, читалось удовольствие своим трудом. Но однажды деду пришла телеграмма, что пора меня отправлять в Новосибирск, я конечно с одной стороны был и рад, а с другой, я так привязался ка этим спокойным, малоговорящим людям, которые были хоть и деревенскими, многие необразованные, но притягивали к себе какой-то степенностью, гордой независимостью, большими и тёплыми руками, с заскорузлыми ногтями и неотмывающиеся серостью, с загорелыми и обветренными лицами, но немного лукавыми и как один с голубыми глазами. Кажется их образы сошли с полотен великих художников, я был влюблён в этих людей , добывающих себе пропитание таким тяжёлым трудом, но даже от молодёжи, я не слышал жалоб на жизнь, а она далеко была от праздной. Ранним утром, только пропели первые петухи, мы с дедом отправились на станцию. Так спать хотелось, что я шёл наверно по инерции и спал на ходу, ибо несколько раз налетал на деда идущего впереди. Я и не мог подозревать, что у меня столько друзей,нам нужно было пройти сквозь всю деревню, там нас ждал Михеич с лошадью и телегой, но только мы вышли из дома, я увидел людей. Это что-то, встать в такую рань, ну ладно они и так почти в это время встают, но чтобы провожать, меня мелкого, да кто я такой. Но нет они действительно провожали меня, а в телегу, которая вдруг подъехала почти к нашему дому, каждый старался что-то положить. Я так растерялся, что сон как рукой сняло и глупо улыбаясь, им что-то всем говорил, пожимал руки, с кем-то обменивались поцелуями, в какой-то радостной эйфории, добрались до конца села и вроде моё бьющееся сердечко готово было успокоится, как на дороге появилась Катька. Она как бы выплыла из утренней дымки и была похоже на фею, но очень грустную. Её яркие губы чуть вздрагивали, глаза казались такими огромными, как два озера наполняющиеся слезами. Она стояла словно страдалица в большом горе, опустив плечи и теребя в руках весёлый ситчик головного платка. Мужики проехали чуть в перёд и понимающе махнули головами, мол иди прощайся.Я в миг очутился около неё, наши взгляды встретились и как бы сплелись. Мы молча смотрели друг на друга, но как бы разговаривали, а может это говорили наши ещё маленькие души и возможно по этому мы друг друга понимали. Но вот раздался голос Михеича:-" Пора детишки, ненарок опоздаем!"- лошадь тоже издала крик по своему, её где-то из тумана тоже ответили. Катька протянула мне свёрнутый треугольник письма и сказала:-"Это письмо учителя к его земляку в городе, там он просит его взять тебя в ученики и сделать из тебя хорошего борца, правда если ты сам этого зпхочешь. Вчера при прощании, учитель ещё думал писать ли письмо, но я сказала что даже нужно и он написал." Я сказал:-"Спасибо Катя, наверно увидимся на следующий год"- и даже хотел поцеловать, как это делают взрослые и возможно она тоже этого хотела, но я постеснялся мужиков, протянул как-то неловко руку, она слегка пожала и я побежал к подводе. Я бежал и специально не оглядывался, но как будто бы бежал с повёрнутой назад головой, кажется что я видел катящиеся слёзы по её прекрасному лицу русской девочки, окаймлённому светлыми волосами с толстенной косой. Мужики опять понимающе переглянулись, дед ласково обнял мня, слегка прижав к себе и мы поехали. В тиши раздавался скип тележных колёс, стук копыт лошади, да вдруг Михеич тихо заунывно что-то запел:-" «Динь-динь-динь, динь-динь-динь!» - Колокольчик звенит… Этот звон, этот звук Много мне говорит". Доехав до станции, мы стали ждать поезда, мужик с двумя флажками и фуражке, такой замусоленной, что видно только что она тёмная и всё, хорошо что ещё треснутый блестящий слегка козырёк, говорил о том, что это возможно станционный смотритель. Он сообщил нам:-"Поезд всего десять минут здесь стоит, так что вы поближе подойдите, да побойчей садитесь, а то раз и не успеете." Мы конечно послушав его, подводу подогнали ближе, так как подарки и всякие съестные припасы в мешках от деда с бабкой и их было множество, хотели с подводы сразу в вагон подавать, другой бабушке, которая была проводницей и день отъезда специально был подогнан под неё. Поезд подошёл, чёрный как из пекла, то ли кряхтя, то ли пыхтя, отбрасывая по сторонам белые выдохи пара, словно старик в зимнюю стужу. Баба Лиза появилась с флажком, вытерла перила вагона и пока мы с Михеечом стали перетаскивать вещи, а дед и баба Лиза разговаривали, то смеялись, наверно дед рассказал как я в самовар нафурил. Но всё равно я обнял деда, молча постояли, потом пожал крепкую руку Михееча, поезд дрогнул, паровоз фыркнул парами, раздался свисток и рёв паровоза. Вагоны как сплетницы на завалинке начали что-то друг другу что-то тараторить и поезд медленно тронулся. Мы стояли с баб Лизой в тамбуре и подняв руки, махая ими прощались. Я ещё тогда не знал, что прощаюсь не только с дедом, с деревней, но и со своим детством на всегда.

Я и не думал, что Катька окажется такой сильной, видно зря я прошлый раз к её словам не прислушался. Ибо начавшиеся спарринги, пока ещё проводится без специального предохраняющего снаряжения, это учитель доверил сшить сельскому шо́рнику — деду Михею, он старый специалист по изготовлению конской упряжи на весь район и без работы седеть было ему некогда. Но учителя он почему-то послушал и защиты сварганить обещал. У Катьки хоть и было много работы и по дому, и по хозяйству, но тренировки она не пропускала, правда то иногда задерживалась, а то раньше отпрашивалась. Но вот настал тот день, когда я очутился на земле, прижатый Катькой, я пытался вырваться, вспоминая наказы учителя, одновременно мне этого вовсе не хотелось, плюс мужское самолюбие и всё это одновременно боролось во мне. Она прижимала меня, пытаясь провести приём с моей правой рукой, учитель, стоящий рядом, тихо подсказывал как лучше это сделать. Она почти сидела на мне, учащённо дышала и от усердия даже чуть-чуть высунула кончик языка. Но я тоже не лежал пластом, а старался крутится и освободится, а учитель и мне подсказывал как высвободится. И у меня всё-таки получилось, я высвободился и отпрыгнул в сторону и встал в стойку"цапли". Но время тренировки кончилось и мы направились к рядом бежавшему ручью, смыть пыль и пот "сражений." Мы разделись по пояс и начали омываться студёной, прозрачной водой. Ручей сверкал солнечными бликами и манил к себе прохладой. Катька, заметив что я я изредка смотрю на шрамы учителя. Я уже давно их заметил, но спросить об них стеснялся, а они были страшные. Катька же потихоньку сказала, учитель был учителем и в Корее, но ещё до окончания Отечественной, он бежал в СССР, а потом опять ездил в Корею воевать и в 53 г. вернулся к своей жене и опять стал учителем, наверно это ранения, потому что о войне в Корее писали в газетах. Я с уважением посмотрел на учителя, я как бы вновь его оценивал, или заново знакомился. Учитель перехватив мой восхищённый взгляд, смущённо стал переодеваться и накинув рубашку, скрыл страшное, потом улыбнулся и сказал:-"Ничего брат, в жизни всякое бывает". Тогда я эти слова близко к сердцу не принял, только вспомнил о них уже через много лет. Тренировки и книги так увлекли меня, что я не заметил как лето кончилось. Поля убрали и босиком стало больно ходить по полям на рыбалку, потому как и Ваську отпустили и он снова стал приставать ко мне с рыбалкой. Я так увлёкся чтением, что на рыбалку ходил через силу, лишь бы не распускал нюни Васька. Нет рыбалку я любил, спору нет, но книгу, короче я без неё ни куда.Потому как я хоть и был среди людей, но на множество вопросов, которые возникали у меня в сознании, ответы я получать мог только из книг. Васька исходил на нет, он ненавидел мои книги, учителя и Катьку, он так и говорил:-" Юрка приехал и я первый с ним познакомился, а вы все прилипли к нему пока меня не было, а теперь вы хотите моего друга в свою команду забрать. А он только мой"- и он демонстративно подойдя ко мне, полуобнял меня за плечи и принял какой-то воинственный вид, как ему наверно показалось. Но все остальные, скрывая улыбки, просто разошлись по домам. Время было уже позднее и мы распрощавшись, пошли по домам. № №9 Так же часто я заходил в церковь, меня там все знали и относились вроде как к своему, но в тоже время как человеку со стороны, но желанному. Попадья Анна Митрофановна, матушка Анна,всегда старалась меня чем-то угостить и приласкать. Детей Бог им не дал и нерастраченное материнское чувство, у ней само собой выливалось на мне. Так как местная молодёжь в церковь не ходила из за пропаганды комсомольского вожака, который хвастал своей дружбой с правящей верхушкой Новосибирска, в которую входили и люди в погонах. Но я знал, что молодёжь поголовно Верующая и что батюшка многих принимает по ночам по всяким Богоугодным делам. Мы часто засиживались с ним допоздна в беседах, возможно и в нём проснулось отцовское чувство, и невольно желая мне как сыну передать жизненный опыт и многочисленные знания. Я даже находил большую общность между учителем и батюшкой. Он был худ, наверно выше среднего роста, правильные черты лица покрывала густая красивая борода, пробитая сединой и длинные седые волосы, спрятанные под камилавку. Глаза выдавали в нём саму доброту и незаурядный ум, потому как на накопившиеся у меня вопросы, он всегда отвечал так, что переспрашивать уже не требовалось, а самое главное, на любые вопросы он отвечал сразу, как-будто бы вопрос знал заранее. Однажды он мне рассказал, что только тот как ты Только читающие книги относящиеся к Православию, могут понять что Бог не случайно выбрал Россию правопреемницей Византии и столицей мирового православия, с покрытием страны Пресвятой Богородицой. Христианство не религия-. Эта дружба с живым Богом и самим Господом . Он -Господь нашей жизни .Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. В этих словах и заключается смысл жития России. Крещение Руси происходило очень кровопролитным. Идолопоклонники не пускали веру Христову на Русь. И многочисленные кровавые стычки, как-то, кто-то завуалировал под мифическое нашествие Монгол. Как и кому удалось этой сказкой покрыть годы кровавого лихолетья пока неизвестно, но что Россия обречена на вечное правдолюбие, это точно. А правдолюбец всегда в синяках и шишках и богатым уж точно не бывает. Россиянин на подсознательном уровне чувствует не комфортность, неудобство своего бытия, а понять не может от чего это и в душе закипает всё сжигающий огонь безумства, тут и алкоголь как бесы из табакерки в друзья набиваются.Ведь в нормальных условиях россияне как дети добры и доверчивы,сами правдолюбы и ненавидят отрицательный типаж. Сентиментальны и сердобольные,не задумываясь жертвуют собой ради спасения чужой жизни и совершают подвиги ради Родины. Ум русских вне конкуренции в мире, сильны верой и духом, а потому ни кто и ни когда не смог Россию завоевать, даже нападая всем миром. Вот за это и стоит Россия как кость в горле у стран милитари́зма и это противостояние вековое. Страна знает, что в самые критические моменты,кода вот -вот падёт, приходит Божия сила на помощь Родине и спасает её. Жизнь России подобна синусоиде и тут уместно вспомнить выражение Бога:-" Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю". Я сидел и осмысливал сказанное и что странно, что всё было так просто и ясно, правда я всё же задал пару вопросов о значении некоторых слов, но это были незначительные мелочи, по сравнению понимания такого объёма информации. Так же он почитал октябрьское послание патриарха Тихона Совету народных комиссаров 1918г. Где он говорит:-"Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя наше благословение, если бы она воистину явилось «Божим слугой» на благо подчинённых и была «страшная не для добрых дел, а для злых»(Рим., XIII 34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем мы наше слово увещевания..." Мне всё это было ново, интересно и приятно, что со мной пацанёнком, общаются двое взрослых, да ещё каких. Хоть они и из разных миров, смотрят на него и мыслят по разному, возможно и правда у каждого своя, но их объединяет ум, знания и кажется даже смысл жизни.

Так проходили дни лета, Ваську отправили в соседний район к родным, вроде как ухаживать за каким-то больным. Лето - страдная пора для крестьян и отвлекать взрослого, по уходу за больным не резонно. Но я вроде и рад был, а то бы начал нудить:-"Пошли туда, пошли сюда"- и т.д. , а за чтением я забывал всё и кто я , и где я. Забываясь , я был то одним героем, то другим, я проходил горячие пустыни и лез в горы, спускался в подземелья и на дно океанов. Ругался на кусачих москитов Амазонской сельвы, богатейшей флоры и фауны, где только деревьев здесь насчитывается 16 000 видов. И вот там я и вступал в схватку с племенами людоедов, стрелял и спасался от крокодилов, находил сокровища и женился на красавицах. Я правда ещё не совсем вышел из бесполого возраста, но уже кое что ощущал при виде девчонок. И я очень хотел с кем-то поделиться этим и тут же очень пожалел что Васьки нет дома, а дедом завести такой разговор, да он наверно уже и забыл об этом давно. Вера заметила, что меня стали интересовать книги, где что-то было о любви. Я ещё полностью не определился что это такое, но на подсознательном уроне, уже ощущал что-то похожее негу, когда Катька, соседка Веры и учителя,тоже любительница книг, приходила к ним. Эта семья учителей, были намного ближе деревенской детворе, чем их родители и их изба постоянно была полна ребячьим щебетом и смехом. Конечно я всех уже хорошо знал, но Катька... , я даже сам начал думать о ней. Может вот это и есть любовь. И я обратился за разъяснением к учителю, а к кому ещё, он самый близкий и не только ко мне, он понимающий и разбирающийся во всём, как мне казалось. Вон какие лекции нам преподаёт о поэтах, художниках, музыкантах. Но о музыкантах больше Вера в курсе была и даже кое что играла на стареньком пианино, какой-то иностранной фирмы. Интересно как и кто им притащил такую тяжеленную штуковину. Я удивлялся им, днём "пашут как рабы на галерах", чтобы зимой было что поесть, а вечерами сеют зёрна интеллектуального сознания. По Дарвину – "Это и есть процесс лепки человека из первичного зерна» и эти зёрна падали в благодатную почву ребячьих душ и находя встречный отклик. Учитель объяснял нам, что только занятие спортом, держит и тела в тонусе. А на разговор детей о том, что они с утра до вечера работают как взрослые, это ли не зарядка, отвечал, что сначала дух, потом душа а уже в конце материя и тело. Каждая болезнь, каждое недомогание – это сигнал вашему телу, вашей душе , что вы как-то неправильно живёте, а в восточных единоборствах, многое уделяется дыханию, а он и есть тот бальзам здоровью. Но последователей среди ребят не нашлось и я очень был удивлён, когда на следующее занятия пришла Катька. Чего-чего, но этого я не ожидал. В старой рубахе и портках брата, давно уехавшего из деревни в город, там окончил институт и где-то на обширных просторах страны, строит очередной мост, но деньги в семью присылает регулярно.